Священномученик николай морковин, пресвитер. Значение морковин николай петрович в православной энциклопедии древо Священномученик николай морковин

Терпел узы в 1929 — 1933 годах на ст. Пинюг кировской области. «Живем в настоящее время в лесу в предбаннике, в девяти верстах от станции Пинюг».

Родился 15 мая 1889 года в селе Ильгощи Кашинского уезда Тверской губернии (Бежецкого района Тверской области) в семье псаломщика.

В 1913 году он окончил Тверскую духовную семинарию и женился на девице Марии. Впоследствии у них родилось шестеро детей.

В том же 1913 году был рукоположен во священника ко храму в селе Петровском Кимрского уезда, затем, уже после революции, он был переведен ко храму в селе Лосево Горицкого района.

В 1929 году священник с женой были арестованы по обвинению в отказе «от выполнения… общегосударственных заданий» и в сопротивлении «представителям власти при исполнении ими возложенных на них законом обязанностей» и отправлены в ссылку в Вологодскую область.

Отец Николай так описал все происшедшее в письме к брату-священнику:

«Непрерывная и усиленная работа ради насущного хлеба для себя и деток-сирот сильно пошатнула мое былое богатырское здоровье. Но благодарим Господа Бога, что наши страдания и старания поддержать многочисленную семью были не напрасны. Наша защита от холода и голода семьи имела благие последствия, каковые вы увидите из нижеследующих строк сего письма. Экстренная постройка своего небольшого дома 8 на 8 аршин с двором, омшаника и бани, обучение двух старших дочерей Юлии и Нины в городе Кашине в школе 2-й ступени, усиленные налоги и недород хлеба из-за недостатка удобрения от одной только лошади (единственную корову пришлось продать, и два года были при такой многочисленной семье без коровы) привели нас к несостоятельности уплатить большие налоги, что и привело к задолженности государству. Ясно, что за дом было взято и продано все движимое имущество, вплоть до поросенка, единственной живой вещи для питания без коровы. Обнищание заставило взять из школы 2-й ступени сначала старшую дочь Юлию, а затем вторую, Нину, не доучив по году, то есть они прошли восемь групп. И вот в последний год моего жительства на родине я решил посеять побольше льняного семени и им заплатить в недостаток хлеба. Вот это-то семя и было роковым для нас. Оно попало под опись и подлежало по закону изъятию за недоимок, чего мы не предполагали. При этом попала под опись и моя зимняя ватная ряска, единственная надежда дочерей на пальто. Вот эти-то вещи мы с женой и решили не отдавать ради защиты детей.

Я-то определенно шел на это, ибо меня заранее и давно приговорили к аресту. Маня же не предполагала, что с ней так поступят и оторвут ее от шести детей. Но в действительности оказалось не то. На первых порах была картина ужасная, но впоследствии картина изменилась в лучшую сторону. Мой личный трагизм пастырской деятельности и тот материально-социальный лабиринт, какой переживает современный лишенец при многочисленной семье, решился сам по себе. Отсутствие родителей-лишенцев повлияло в лучшую сторону для детей. Старшая дочь Юлия восстанавливается в правах голоса. Все имущество и земля целиком остаются за детьми, и в заключение они причисляются к беднякам. И для меня присутствие жены на первых порах необходимо, как для человека, не бывавшего в жизненных перевертках. И так я и жена попали за неуплату налога и неотдачу описанного имущества. У нас было два суда. Первый суд осудил меня на шесть месяцев ссылки, а Маню на шесть месяцев принудительных работ, а второй меня – на пять лет, а жену – на два года ссылки. Я арестован с первого суда, то есть 1 ноября, а жена со второго суда, когда я сидел в тюрьме города Кашина, где она меня и догнала. Из Кашина до Москвы ехали в одном вагоне. В Москве были четверо суток, а потом ехали на машине до Котласа. В Кашине мы были назначены в разные районы…»

Первое время отец Николай и его супруга находились в разных концах Вологодской области, что угнетало обоих. Опытные люди научили их, как написать начальству, чтобы добиться разрешения отбывать ссылку вместе. Первые хлопоты не увенчались успехом, и отец Николай решил подать заявление начальнику милиции в Великом Устюге о переводе жены к нему и отправился на почту, чтобы купить бумагу и конверты. Когда он вышел с почты, то услышал, что, как ему показалось, как бы во сне кто его кличет: «Коля, Коля». Он обернулся и не поверил глазам – это была его жена Мария. Оказывается, она уже давно искала его и прошла со всеми вещами более ста пятидесяти верст пешком, и вот встретила его на улице.

Из писем о. Николая:

«Мы, я и Маня, живем вместе. Она осуждена на два года, а я на пять лет. За все время моего пребывания на чужбине я прошел следующие специальности: семь месяцев ремонтного рабочего на пути железной дороги, полгода лесорубом, пять месяцев счетовод и второй месяц опять лесоруб. Живем в настоящее время в лесу в предбаннике, в девяти верстах от станции Пинюг. Пилим с Маней двухметровые дрова для углежжения. Зарабатываем рубля два-три в день, продовольствие получаем по 3-й категории, то есть 1 рубль 70 копеек выработки. Выдают кило двести печеного хлеба, круп 120 грамм и сахару 18 грамм… В общем, пока работать можно и кормиться…

По последним письмам известно, что две дочери, Юля и Нина, в школьных работниках, а старший сын Николай, пятнадцати лет, остался дома за хозяина и хозяйку: сам все делает, стряпает и прочее. Интересно, какое правовое положение будет Манино? Домой она отправилась 19 декабря, в самый Николин день в шесть часов вечера… Теперь она уже дома, в своем родном уголке, среди деток. Как она сейчас счастлива!.. Теперь я один, и не успела уехать Маня, как перемена – с месячного оклада сняли и назначили возчиком лесоматериала. Работа сдельная, с кубометра. Расценки дешевые, не больше рубля в день. С отъездом Мани деньгами издержался, даже влез в долги. А как раз сейчас возчиков снабжают всем необходимым: бельем, одеждой и обувью. Нужно выкупать, а денег нет…

Живу в очень неблагополучном положении, а в особенности в гигиеническом. Живу в бараке на верхних нарах. Людно, грязно, темно и заработок неважный, около одного рубля в день. Продовольствие по заработку, а поэтому питание скудное. В настоящее время есть еще немного картофеля, а то один, один и один хлеб и тот в недостаточном количестве. Из дома что-то давно нет никаких известий. Почему, не знаю. Одно письмо Маня прислала только что по приезде домой. Вожу сейчас лес на станцию Пинюг. Работа не тяжела, но не интересна в оплате труда. Погода сейчас здесь морозная. Морозы выше 30 градусов, но здесь они не так страшны, как у нас, ибо лесно…»

26 февраля 1938 года тройкой при УНКВД по Калининской обл. священник был приговорен к расстрелу.

Причислен к лику святых новомучеников Российских на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 2000 года для общецерковного почитания.

Молитвословия

Тропарь, глас 3:
Ц е́ркве Ру́сския сто́лпе непоколеби́мый,/ благоче́стия пра́вило,/ жития́ ева́нгельскаго о́бразе,/ священному́чениче Николае ,/ Христа́ ра́ди пострада́вый да́же до кро́ве, Его́же моли́ усе́рдно, я́ко Нача́льника и Соверши́теля спасе́ния, Русь Святу́ю утверди́ти в Правосла́вии/ до сконча́ния ве́ка.

Кондак, глас 2:
В осхва́лим, ве́рнии, изря́днаго во свяще́нницех и сла́внаго в му́ченицех Николая , Правосла́вия побо́рника и благоче́стия ревни́теля, земли́ Ру́сския кра́сное прозябе́ние, и́же страда́нием Небе́с дости́же и та́мо те́пле мо́лит Христа́ Бо́га/ спасти́ся душа́м на́шим.

Величание:
В елича́ем тя,/ священному́чениче Николае ,/ и чтим честна́я страда́ния твоя́,/ я́же за Христа́/ во утвержде́ние на Руси́ Правосла́вия/ претерпе́л еси́.

День воскресный, Неделя о блудном сыне.

Закончилась подготовительная сплошная седмица, теперь мы вступаем во вторую подготовительную неделю к Великому посту.

Сегодня совершается память: ап. от 70-ти Онисима. Прпп. Пафнутия и дщери его Евфросинии Александрийской и прп. Евсевия, пустынника Сирийского (V). Прп. Пафнутия, затворника Печерского, в Дальних пещерах подвизавшегося (XIII) . Сщмчч. Михаила Пятаева, Иоанна Куминова, Николая Морковина, Алексия Никитского, Алексия Смирнова, пресвитеров, диакона Симеона Кулямина, прмч. Павла (Козлова), иеромонаха и прмц. Софии Селивестровой, послушницы.

Прославляются иконы Божией Матери: Виленская; Венская и Далматская.

Именинников мы поздравляем с Днем ангела!

Братья и сестры, наиболее ценными житиями являются те, что содержат в себе какие-то особенные характеристики, по которым мы можем составить наиболее ясный и яркий образ того святого угодника, о котором говорит житие. Одних только фактов и дат мало. И самой ценной и самой характеризующей составляющей жития, несомненно, можно считать письменные труды святого, его переписку или же записанную речь. В житии священномученика Николая Морковина, о котором мы говорим сегодня, приводится несколько ценнейших писем, которые так много говорят нам о его жизни, эпохе, гонениях.

Но для начала скажем о том, где и когда он родился. Священномученик Николай родился 15 мая 1889 года в селе Ильгощи Кашинского уезда Тверской губернии в семье псаломщика Петра Морковина. В 1913 году он окончил Тверскую духовную семинарию и женился на девице Марии. Впоследствии у них родилось шестеро детей. В 1913 году Николай Петрович был рукоположен во священника ко храму в селе Петровском Кимрского уезда, затем, уже после революции, обыл переведен ко храму в селе Лосево Горицкого района. В 1929 году священник с женой были арестованы по обвинению в отказе «от выполнения [...] общегосударственных заданий» и в сопротивлении «представителям власти при исполнении ими возложенных на них законом обязанностей» и отправлены в ссылку в Вологодскую область.

Отец Николай так описал все происшедшее в письме к брату-священнику: «Непрерывная и усиленная работа ради насущного хлеба для себя и деток-сирот сильно пошатнула мое былое богатырское здоровье. Но благодарим Господа Бога, что наши страдания и старания поддержать многочисленную семью были не напрасны. Наша защита от холода и голода семьи имела благие последствия, каковые вы увидите из нижеследующих строк сего письма. Экстренная постройка своего небольшого дома 8 на 8 аршин (то есть 5,5 на 5,5 метров) с двором, омша́ника и бани, обучение двух старших дочерей, Юлии и Нины, в городе Кашине в школе 2-й ступени, усиленные налоги и недород хлеба из-за недостатка удобрения от одной только лошади (единственную корову пришлось продать, и два года были при такой многочисленной семье без коровы) привели нас к несостоятельности уплатить большие налоги, что и привело к задолженности государству. Ясно, что за дом было взято и продано все движимое имущество, вплоть до поросенка, единственной живой вещи для питания без коровы. Обнищание заставило взять из школы 2-й ступени сначала старшую дочь Юлию, а затем вторую - Нину, не доучив по году, то есть они прошли восемь групп. И вот в последний год моего жительства на родине я решил посеять побольше льняного семени и им заплатить в недостаток хлеба. Вот это-то семя и было роковым для нас. Оно попало под опись и подлежало по закону изъятию за недоимок, чего мы не предполагали. При этом попала под опись и моя зимняя ватная ряска, единственная надежда дочерей на пальто. Вот эти-то вещи мы с женой и решили не отдавать ради защиты детей.

Я-то определенно шел на это, ибо меня заранее и давно приговорили к аресту. Маня же не предполагала, что с ней так поступят и оторвут ее от шести детей. Но в действительности оказалось не то. На первых порах была картина ужасная, но впоследствии картина изменилась в лучшую сторону. Мой личный трагизм пастырской деятельности и тот материально-социальный лабиринт, какой переживает современный лишенец при многочисленной семье, решился сам по себе. Отсутствие родителей-лишенцев повлияло в лучшую сторону для детей. Старшая дочь Юлия восстанавливается в правах голоса. Все имущество и земля целиком остаются за детьми, и в заключение они причисляются к беднякам. И для меня присутствие жены на первых порах необходимо, как для человека, не бывавшего в жизненных перевертках. И так я и жена попали за неуплату налога и неотдачу описанного имущества. У нас было два суда. Первый суд осудил меня на шесть месяцев ссылки, а Маню на шесть месяцев принудительных работ, а второй меня - на пять лет, а жену - на два года ссылки. Я арестован с первого суда, то есть 1 ноября, а жена со второго суда, когда я сидел в тюрьме города Кашина, где она меня и догнала. Из Кашина до Москвы ехали в одном вагоне. В Москве были четверо суток, а потом ехали на машине до Котласа. В Кашине мы были назначены в разные районы... »

Сохранилась достаточно обширная переписка отца Николая с родственниками, но нет возможности приводить ее целиком. Конечно, ужасно было то положение, в котором оказывались ссыльные: только ручной труд и голод. В наше время даже самые малоимущие семьи, кажется, живут гораздо лучше, так что нам уж точно грех жаловаться.

По окончании срока ссылки, в августе 1933 года, отец Николай вернулся в Тверскую область. Архиепископ Тверской Фаддей (Успенский) направил его служить в Вознесенский храм в село Вознесенье Кашинского района, где отец Николай прослужил до своего последнего ареста. Он был арестован 16 февраля 1938 года и заключен в тюрьму в городе Кашине. Допрос был стандартным, как и обвинения. 26 февраля 1938 года тройка НКВД приговорила отца Николая к расстрелу. Священник Николай Морковин был расстрелян 28 февраля 1938 года и погребен в безвестной общей могиле.

Священномучениче Николае, моли Бога о нас!

Диакон Михаил Кудрявцев

Священномученик

Николай Морковин

Священномученик Николай родился 15 мая 1889 года в селе Ильгощи Кашинского уезда Тверской губернии в семье псаломщика Петра Морковина. В 1913 году он окончил Тверскую Духовную семинарию и женился на девице Марии. Впоследствии у них родилось шестеро детей. В 1913 году Николай Петрович был рукоположен во священника ко храму в селе Петровском Кимрского уезда, затем, уже после революции, он был переведен ко храму в селе Лосево Горицкого района. В 1929 году священник с женой были арестованы по обвинению в отказе «от выполнения… общегосударственных заданий» и в сопротивлении «представителям власти при исполнении ими возложенных на них законом обязанностей» и отправлены в ссылку в Вологодскую область.

Отец Николай так описал все происшедшее в письме к брату-священнику: «Непрерывная и усиленная работа ради насущного хлеба для себя и деток-сирот сильно пошатнула мое былое богатырское здоровье. Но благодарим Господа Бога, что наши страдания и старания поддержать многочисленную семью были не напрасны. Наша защита от холода и голода семьи имела благие последствия, каковые вы увидите из нижеследующих строк сего письма. Экстренная постройка своего небольшого дома 8 на 8 аршин с двором, омшаника и бани, обучение двух старших дочерей Юлии и Нины в городе Кашине в школе 2-й ступени, усиленные налоги и недород хлеба из-за недостатка удобрения от одной только лошади (единственную корову пришлось продать, и два года были при такой многочисленной семье без коровы) привели нас к несостоятельности уплатить большие налоги, что и привело к задолженности государству. Ясно, что за дом было взято и продано все движимое имущество, вплоть до поросенка, единственной живой вещи для питания без коровы. Обнищание заставило взять из школы 2-й ступени сначала старшую дочь Юлию, а затем вторую, Нину, не доучив по году, то есть они прошли восемь групп. И вот в последний год моего жительства на родине я решил посеять побольше льняного семени и им заплатить в недостаток хлеба. Вот это-то семя и было роковым для нас. Оно попало под опись и подлежало по закону изъятию за недоимок, чего мы не предполагали. При этом попала под опись и моя зимняя ватная ряска, единственная надежда дочерей на пальто. Вот эти-то вещи мы с женой и решили не отдавать ради защиты детей.

Отец Николай писал своему старшему брату-священнику, отцу Леониду, и его супруге Елене: «Дорогой брат-крестный и Лена, здравствуйте! Письмо ваше мы получили 9 октября сего года, которому я был так рад, что не мог удержаться от слез, заплакал. Его я получил, придя только что из Пинюга в барак, без Мани, она осталась в Пинюге получить свой инвалидный паек (15 фунтов муки на месяц). От избытка чувств и мыслей не знаю, что вам и писать. Начну с того, что я потерял надежду иметь хотя письменную связь со своими кровными родными, и в том числе и с тобой, дорогой крестный. Больше этого, стал иметь обиду за то, что все родные меня забыли за время нашего пребывания на чужбине, ни от кого строчки-весточки. По приезде моем на чужбину, когда еще с Маней находились врозь, без копейки денег и куска хлеба, я писал всем родным, знакомым и своим духовным чадам воззвания о материальной и моральной поддержке, но в ответ на мой буквально вопль ни от кого ничего…

Из первых строк твоего письма видно, что ты от меня писем не получал и истинного положения моих дел не знаешь. Кончается срок отбывания на чужбине не мой, а Мани, а мне еще нужно отбывать три года, так что, дорогой крестный, бывают такие грустные минуты, что теряешь надежду, что вернешься домой и увидишь своих бедных деток-сирот, и такие тяжелые минуты стали часто повторяться ввиду близкого отъезда домой истинного содруга в жизни, Мани, которой нужно честь отдать, что крест свой перенесла почти безболезненно. Она жива, здорова и в полном разуме и памяти, только лишь получила болезнь “порок сердца”, по признанию медиков. Лично я думал, что она не перенесет такой, кажется по нашему человеческому разумению, тяжелый крест, но тут к месту слова Святого Писания, что каждому верующему в Него, то есть в Бога, крест дается по силам и каждому человеку, имеющему веру хотя с зерно горчичное, все возможно. Вот как раз она-то, благодаря Божьему Промыслу о нас и добрым людям, искру еще сохранила…

Скажу пока немного о себе. Мы, я и Маня, живем вместе. Она осуждена на два года, а я на пять лет. За все время моего пребывания на чужбине я прошел следующие специальности: семь месяцев ремонтного рабочего на пути железной дороги, полгода лесорубом, пять месяцев счетовод и второй месяц опять лесоруб. Живем в настоящее время в лесу в предбаннике, в девяти верстах от станции Пинюг. Пилим с Маней двухметровые дрова для углежжения. Зарабатываем рубля два-три в день, продовольствие получаем по 3-й категории, то есть 1 рубль 70 копеек выработки. Выдают кило двести печеного хлеба, круп 120 грамм и сахару 18 грамм… В общем, пока работать можно и кормиться…

Прости меня, дорогой крестный, за мою обиду на тебя, что ты забыл в трудную минуту. Теперь я стал богач, но не тем преходящим, что гниет и тлеет, а тем, что остается смертным до гробовой доски, то есть богатством жизни духовной. За время пребывания в исправительных домах и чужбине приходилось самоуглубляться и искать причину страданий, и я всегда приходил к заключению, что причина – это наше “я”. Вот со слезами на глазах кончаю сие письмо…

Дорогие родные брат-крестный с Леной и племянничек Вася с женой, здравствуйте!

Крестный, твое письмо второе я получил 2 января 1932 года, за которое весьма благодарю… От души жалею брата Шуру и его супругу с семьей. Но, чтобы смягчить чувство грусти о переживаемом и этим самым поддержать дух бодрости, из своего личного опыта обращаю свой взор на общий… плач и рыдания ныне живущих на Руси граждан, даже вольных. Наше личное горе и потеря большей части материальных благ есть капля бушующего житейского моря. А в таком случае более чем когда-либо сознаешь необходимость верного крепкого корабля – это веры в Промысл Божий, ведущий нас ко спасению, сознанию нашей предыдущей прежней жизни. И вот когда проанализируешь свою прошедшую жизнь, в особенности в сане иерея Божия, то приходишь к заключению, что это по делам нашим. Жалею брата Шуру больше и потому, что его здоровье слабо, но, с другой стороны, утешаешься тем, что у него, как говорится, золотые руки, то есть он знаком с некоторыми ремеслами, как-то: столярничество и тому подобное. А это в ссылке весьма важно. Некоторые в ссылке устраиваются не хуже, чем дома. Нам, служителям культа (оставшимся верными ему), только везде презрение, хотя и нужда в технических работниках. Мои товарищи по работе в конторе по счетоводству давно получают уже по 100 рублей жалованья, а я, как верный страж Церкви Христовой, перекидываюсь с одной работы на другую. Но все-таки имел возможность уделять малую толику и своим деткам. Я вполне убедился, что “Бог сира и вдову приемлет”. Им Бог дал разум жить самостоятельно. По последним письмам известно, что две дочери, Юля и Нина, в школьных работниках, а старший сын Николай, пятнадцати лет, остался дома за хозяина и хозяйку: сам все делает, стряпает и прочее. Интересно, какое правовое положение будет Манино? Домой она отправилась 19 декабря, в самый Николин день в шесть часов вечера… Теперь она уже дома, в своем родном уголке, среди деток. Как она сейчас счастлива!.. Теперь я один, и не успела уехать Маня, как перемена – с месячного оклада сняли и назначили возчиком лесоматериала. Работа сдельная, с кубометра. Расценки дешевые, не больше рубля в день. С отъездом Мани деньгами издержался, даже влез в долги. А как раз сейчас возчиков снабжают всем необходимым: бельем, одеждой и обувью. Нужно выкупать, а денег нет. Дорогой крестный и племянничек Вася, если это возможно для вас, то пришлите, сколько можете, деньжонок, хотя даже взаимообразно, до летнего сезона, когда заработок бывает больше. Письмо я получил вечером, а пишу ночью и спешу, а поэтому пишу небрежно, а потому прости. После работы на холоде сон одолевает…

Крестник Николай

Дорогой братец-крестный Леня и племянничек Вася со чадами, здравствуйте! Посылку и письмо получил, за что приношу глубокую благодарность. Дорогой крестный, как дорога, как ценна твоя, сознаю, может и не по силам, помощь материальная, а также весточка от кровно родного человека в чужом краю, если бы ты знал! Я даже не знаю, чем, когда и буду ли иметь возможность тебя отблагодарить.

По окончании срока ссылки в августе 1933 года, отец Николай вернулся в Тверскую область. Архиепископ Тверской Фаддей (Успенский) направил его служить в Вознесенский храм в село Вознесенье Кашинского района, где отец Николай прослужил до своего последнего ареста. Он был арестован 16 февраля 1938 года и заключен в тюрьму в городе Кашине.

В самый день его ареста был допрошен дежурный свидетель, родом из села Вознесенье, который показал: «В ноябре 1937 года на территории сельсовета священник организовывал и проводил кружковые нелегальные занятия с активными церковницами женщинами, читал им религиозную литературу, призывал их не ходить на собрания сельсоветов и колхозов по проработке положения о выборах в Верховный Совет. В июле 1936 года при размещении государственного займа среди населения я вызвал в сельсовет попа Морковина и, как председатель сельсовета, предложил ему подписаться на государственный заем. Морковин подписаться отказался и сказал: “Распространяйте его среди колхозников, а я подписывать не буду. Меня и без займа ограбила советская власть, сделала нищим”. Стараясь разъяснить ему неправильность его взглядов, я сказал, что по новой конституции СССР все граждане являются равноправными, а поэтому и вы можете принять участие в подписке на заем. На это Морковин мне ответил: “О равноправии сейчас говорить рано. Советская власть издает законы не для проведения в жизнь, а для обмана населения. Я в вашу конституцию не верю”»

Игумен Дамаскин (Орловский)
«Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Февраль».
Тверь. 2005. С. 298-304

Родился 15 мая года в селе Ильгощи Кашинского уезда Тверской губернии (Бежецкого района Тверской области) в семье псаломщика.

В году он окончил Тверскую духовную семинарию и женился на девице Марии. Впоследствии у них родилось шестеро детей.

В том же году был рукоположен во священника ко храму в селе Петровском Кимрского уезда, затем, уже после революции, он был переведен ко храму в селе Лосево Горицкого района.

В году священник с женой были арестованы по обвинению в отказе "от выполнения... общегосударственных заданий" и в сопротивлении "представителям власти при исполнении ими возложенных на них законом обязанностей" и отправлены в ссылку в Вологодскую область.

Отец Николай так описал все происшедшее в письме к брату-священнику:

"Непрерывная и усиленная работа ради насущного хлеба для себя и деток-сирот сильно пошатнула мое былое богатырское здоровье. Но благодарим Господа Бога, что наши страдания и старания поддержать многочисленную семью были не напрасны. Наша защита от холода и голода семьи имела благие последствия, каковые вы увидите из нижеследующих строк сего письма. Экстренная постройка своего небольшого дома 8 на 8 аршин с двором, омшаника и бани, обучение двух старших дочерей Юлии и Нины в городе Кашине в школе 2-й ступени, усиленные налоги и недород хлеба из-за недостатка удобрения от одной только лошади (единственную корову пришлось продать, и два года были при такой многочисленной семье без коровы) привели нас к несостоятельности уплатить большие налоги, что и привело к задолженности государству. Ясно, что за дом было взято и продано все движимое имущество, вплоть до поросенка, единственной живой вещи для питания без коровы. Обнищание заставило взять из школы 2-й ступени сначала старшую дочь Юлию, а затем вторую, Нину, не доучив по году, то есть они прошли восемь групп. И вот в последний год моего жительства на родине я решил посеять побольше льняного семени и им заплатить в недостаток хлеба. Вот это-то семя и было роковым для нас. Оно попало под опись и подлежало по закону изъятию за недоимок, чего мы не предполагали. При этом попала под опись и моя зимняя ватная ряска, единственная надежда дочерей на пальто. Вот эти-то вещи мы с женой и решили не отдавать ради защиты детей.

Первое время отец Николай и его супруга находились в разных концах Вологодской области, что угнетало обоих. Опытные люди научили их, как написать начальству, чтобы добиться разрешения отбывать ссылку вместе. Первые хлопоты не увенчались успехом, и отец Николай решил подать заявление начальнику милиции в Великом Устюге о переводе жены к нему и отправился на почту, чтобы купить бумагу и конверты. Когда он вышел с почты, то услышал, что, как ему показалось, как бы во сне кто его кличет: "Коля, Коля". Он обернулся и не поверил глазам – это была его жена Мария. Оказывается, она уже давно искала его и прошла со всеми вещами более ста пятидесяти верст пешком, и вот встретила его на улице.

Из писем о. Николая:

"Мы, я и Маня, живем вместе. Она осуждена на два года, а я на пять лет. За все время моего пребывания на чужбине я прошел следующие специальности: семь месяцев ремонтного рабочего на пути железной дороги, полгода лесорубом, пять месяцев счетовод и второй месяц опять лесоруб. Живем в настоящее время в лесу в предбаннике, в девяти верстах от станции Пинюг. Пилим с Маней двухметровые дрова для углежжения. Зарабатываем рубля два-три в день, продовольствие получаем по 3-й категории, то есть 1 рубль 70 копеек выработки. Выдают кило двести печеного хлеба, круп 120 грамм и сахару 18 грамм... В общем, пока работать можно и кормиться...

По последним письмам известно, что две дочери, Юля и Нина, в школьных работниках, а старший сын Николай, пятнадцати лет, остался дома за хозяина и хозяйку: сам все делает, стряпает и прочее. Интересно, какое правовое положение будет Манино? Домой она отправилась 19 декабря, в самый Николин день в шесть часов вечера... Теперь она уже дома, в своем родном уголке, среди деток. Как она сейчас счастлива!.. Теперь я один, и не успела уехать Маня, как перемена – с месячного оклада сняли и назначили возчиком лесоматериала. Работа сдельная, с кубометра. Расценки дешевые, не больше рубля в день. С отъездом Мани деньгами издержался, даже влез в долги. А как раз сейчас возчиков снабжают всем необходимым: бельем, одеждой и обувью. Нужно выкупать, а денег нет...

По окончании срока ссылки в августе года, отец Николай вернулся в Тверскую область. Архиепископ Тверской Фаддей (Успенский) направил его служить в Вознесенский храм в село Вознесенье Кашинского района.

15 февраля года был арестован в селе Вознесенье по обвинению в "антисоветской деятельности", заключен в тюрьму в городе Кашине.

В самый день его ареста был допрошен дежурный свидетель, родом из села Вознесенье, который показал:

"В ноябре 1937 года на территории сельсовета священник организовывал и проводил кружковые нелегальные занятия с активными церковницами женщинами, читал им религиозную литературу, призывал их не ходить на собрания сельсоветов и колхозов по проработке положения о выборах в Верховный Совет. В июле 1936 года при размещении государственного займа среди населения я вызвал в сельсовет попа Морковина и, как председатель сельсовета, предложил ему подписаться на государственный заем. Морковин подписаться отказался и сказал: “Распространяйте его среди колхозников, а я подписывать не буду. Меня и без займа ограбила советская власть, сделала нищим”. Стараясь разъяснить ему неправильность его взглядов, я сказал, что по новой конституции СССР все граждане являются равноправными, а поэтому и вы можете принять участие в подписке на заем. На это Морковин мне ответил: “О равноправии сейчас говорить рано. Советская власть издает законы не для проведения в жизнь, а для обмана населения. Я в вашу конституцию не верю”

Литература

Деяние Юбилейного Освященного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви о соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских XX века. Москва, 12-16 августа 2000г.
Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937-1938. Т.1. Тверь: "Альба", 2000. С.300.
Список реабилитированных клириков и мирян Калининской обл.
Архив УФСБ по Тверской области. Список репрессированных священников Тверской области

Использованные материалы

"Жития новомучеников и исповедников Российских XX века. Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Февраль". Тверь. 2005. С. 298-304
БД ПСТГУ "Новомученики и исповедники Русской Православной Церкви XX века"

Свя-щен-но-му-че-ник Ни-ко-лай ро-дил-ся 15 мая 1889 го-да в се-ле Иль-го-щи Ка-шин-ско-го уез-да Твер-ской гу-бер-нии в се-мье пса-лом-щи-ка Пет-ра Мор-ко-ви-на. В 1913 го-ду он окон-чил Твер-скую Ду-хов-ную се-ми-на-рию и же-нил-ся на де-ви-це Ма-рии. Впо-след-ствии у них ро-ди-лось ше-сте-ро де-тей. В 1913 го-ду Ни-ко-лай Пет-ро-вич был ру-ко-по-ло-жен во свя-щен-ни-ка ко хра-му в се-ле Пет-ров-ском Кимр-ско-го уез-да, за-тем, уже по-сле ре-во-лю-ции, он был пе-ре-ве-ден ко хра-му в се-ле Ло-се-во Го-риц-ко-го рай-о-на. В 1929 го-ду свя-щен-ник с же-ной бы-ли аре-сто-ва-ны по об-ви-не-нию в от-ка-зе «от вы-пол-не-ния... об-ще-го-судар-ствен-ных за-да-ний» и в со-про-тив-ле-нии «пред-ста-ви-те-лям вла-сти при ис-пол-не-нии ими воз-ло-жен-ных на них за-ко-ном обя-зан-но-стей» и от-прав-ле-ны в ссыл-ку в Во-ло-год-скую об-ласть.
Отец Ни-ко-лай так опи-сал все про-ис-шед-шее в пись-ме к бра-ту-свя-щен-ни-ку: «Непре-рыв-ная и уси-лен-ная ра-бо-та ра-ди на-сущ-но-го хле-ба для се-бя и де-ток-си-рот силь-но по-шат-ну-ла мое бы-лое бо-га-тыр-ское здо-ро-вье. Но бла-го-да-рим Гос-по-да Бо-га, что на-ши стра-да-ния и ста-ра-ния под-дер-жать мно-го-чис-лен-ную се-мью бы-ли не на-прас-ны. На-ша за-щи-та от хо-ло-да и го-ло-да се-мьи име-ла бла-гие по-след-ствия, ка-ко-вые вы уви-ди-те из ни-же-сле-ду-ю-щих строк се-го пись-ма. Экс-трен-ная по-строй-ка сво-е-го неболь-шо-го до-ма 8 на 8 ар-шин с дво-ром, ом-ша-ни-ка и ба-ни, обу-че-ние двух стар-ших до-че-рей Юлии и Ни-ны в го-ро-де Ка-шине в шко-ле 2-й сту-пе-ни, уси-лен-ные на-ло-ги и недо-род хле-ба из-за недо-стат-ка удоб-ре-ния от од-ной толь-ко ло-ша-ди (един-ствен-ную ко-ро-ву при-шлось про-дать, и два го-да бы-ли при та-кой мно-го-чис-лен-ной се-мье без ко-ро-вы) при-ве-ли нас к несо-сто-я-тель-но-сти упла-тить боль-шие на-ло-ги, что и при-ве-ло к за-дол-жен-но-сти го-су-дар-ству. Яс-но, что за дом бы-ло взя-то и про-да-но все дви-жи-мое иму-ще-ство, вплоть до по-ро-сен-ка, един-ствен-ной жи-вой ве-щи для пи-та-ния без ко-ро-вы. Об-ни-ща-ние за-ста-ви-ло взять из шко-лы 2-й сту-пе-ни сна-ча-ла стар-шую дочь Юлию, а за-тем вто-рую, Ни-ну, не до-учив по го-ду, то есть они про-шли во-семь групп. И вот в по-след-ний год мо-е-го жи-тель-ства на ро-дине я ре-шил по-се-ять по-боль-ше льня-но-го се-ме-ни и им за-пла-тить в недо-ста-ток хле-ба. Вот это-то се-мя и бы-ло ро-ко-вым для нас. Оно по-па-ло под опись и под-ле-жа-ло по за-ко-ну изъ-я-тию за недо-и-мок, че-го мы не пред-по-ла-га-ли. При этом по-па-ла под опись и моя зим-няя ват-ная ряс-ка, един-ствен-ная на-деж-да до-че-рей на паль-то. Вот эти-то ве-щи мы с же-ной и ре-ши-ли не от-да-вать ра-ди за-щи-ты де-тей.
Я-то опре-де-лен-но шел на это, ибо ме-ня за-ра-нее и дав-но при-го-во-ри-ли к аре-сту. Ма-ня же не пред-по-ла-га-ла, что с ней так по-сту-пят и ото-рвут ее от ше-сти де-тей. Но в дей-стви-тель-но-сти ока-за-лось не то. На пер-вых по-рах бы-ла кар-ти-на ужас-ная, но впо-след-ствии кар-ти-на из-ме-ни-лась в луч-шую сто-ро-ну. Мой лич-ный тра-гизм пас-тыр-ской де-я-тель-но-сти и тот ма-те-ри-аль-но-со-ци-аль-ный ла-би-ринт, ка-кой пе-ре-жи-ва-ет совре-мен-ный ли-ше-нец при мно-го-чис-лен-ной се-мье, ре-шил-ся сам по се-бе. От-сут-ствие ро-ди-те-лей-ли-шен-цев по-вли-я-ло в луч-шую сто-ро-ну для де-тей. Стар-шая дочь Юлия вос-ста-нав-ли-ва-ет-ся в пра-вах го-ло-са. Все иму-ще-ство и зем-ля це-ли-ком оста-ют-ся за детьми, и в за-клю-че-ние они при-чис-ля-ют-ся к бед-ня-кам. И для ме-ня при-сут-ствие же-ны на пер-вых по-рах необ-хо-ди-мо, как для че-ло-ве-ка, не бы-вав-ше-го в жиз-нен-ных пе-ре-верт-ках. И так я и же-на по-па-ли за неупла-ту на-ло-га и неот-да-чу опи-сан-но-го иму-ще-ства. У нас бы-ло два су-да. Пер-вый суд осу-дил ме-ня на шесть ме-ся-цев ссыл-ки, а Ма-ню на шесть ме-ся-цев при-ну-ди-тель-ных ра-бот, а вто-рой ме-ня — на пять лет, а же-ну — на два го-да ссыл-ки. Я аре-сто-ван с пер-во-го су-да, то есть 1 но-яб-ря, а же-на со вто-ро-го су-да, ко-гда я си-дел в тюрь-ме го-ро-да Ка-ши-на, где она ме-ня и до-гна-ла. Из Ка-ши-на до Моск-вы еха-ли в од-ном ва-гоне. В Москве бы-ли чет-ве-ро су-ток, а по-том еха-ли на ма-шине до Кот-ла-са. В Ка-шине мы бы-ли на-зна-че-ны в раз-ные рай-о-ны...»
Пер-вое вре-мя отец Ни-ко-лай и его су-пру-га на-хо-ди-лись в раз-ных кон-цах Во-ло-год-ской об-ла-сти, что угне-та-ло обо-их. Опыт-ные лю-ди на-учи-ли их, как на-пи-сать на-чаль-ству, чтобы до-бить-ся раз-ре-ше-ния от-бы-вать ссыл-ку вме-сте. Пер-вые хло-по-ты не увен-ча-лись успе-хом, и отец Ни-ко-лай ре-шил по-дать за-яв-ле-ние на-чаль-ни-ку ми-ли-ции в Ве-ли-ком Устю-ге о пе-ре-во-де же-ны к нему и от-пра-вил-ся на по-чту, чтобы ку-пить бу-ма-гу и кон-вер-ты. Ко-гда он вы-шел с по-чты, то услы-шал, что, как ему по-ка-за-лось, как бы во сне кто его кли-чет: «Ко-ля, Ко-ля». Он обер-нул-ся и не по-ве-рил гла-зам — это бы-ла его же-на Ма-рия. Ока-зы-ва-ет-ся, она уже дав-но ис-ка-ла его и про-шла со все-ми ве-ща-ми бо-лее ста пя-ти-де-ся-ти верст пеш-ком, и вот встре-ти-ла его на ули-це.
Отец Ни-ко-лай пи-сал сво-е-му стар-ше-му бра-ту-свя-щен-ни-ку, от-цу Лео-ни-ду, и его су-пру-ге Елене: «До-ро-гой брат-крест-ный и Ле-на, здрав-ствуй-те! Пись-мо ва-ше мы по-лу-чи-ли 9 ок-тяб-ря се-го го-да, ко-то-ро-му я был так рад, что не мог удер-жать-ся от слез, за-пла-кал. Его я по-лу-чил, при-дя толь-ко что из Пи-ню-га в ба-рак, без Ма-ни, она оста-лась в Пи-ню-ге по-лу-чить свой ин-ва-лид-ный па-ек (15 фун-тов му-ки на ме-сяц). От из-быт-ка чувств и мыс-лей не знаю, что вам и пи-сать. Нач-ну с то-го, что я по-те-рял на-деж-ду иметь хо-тя пись-мен-ную связь со сво-и-ми кров-ны-ми род-ны-ми, и в том чис-ле и с то-бой, до-ро-гой крест-ный. Боль-ше это-го, стал иметь оби-ду за то, что все род-ные ме-ня за-бы-ли за вре-мя на-ше-го пре-бы-ва-ния на чуж-бине, ни от ко-го строч-ки-ве-сточ-ки. По при-ез-де мо-ем на чуж-би-ну, ко-гда еще с Ма-ней на-хо-ди-лись врозь, без ко-пей-ки де-нег и кус-ка хле-ба, я пи-сал всем род-ным, зна-ко-мым и сво-им ду-хов-ным ча-дам воз-зва-ния о ма-те-ри-аль-ной и мо-раль-ной под-держ-ке, но в от-вет на мой бук-валь-но вопль ни от ко-го ни-че-го...
Из пер-вых строк тво-е-го пись-ма вид-но, что ты от ме-ня пи-сем не по-лу-чал и ис-тин-но-го по-ло-же-ния мо-их дел не зна-ешь. Кон-ча-ет-ся срок от-бы-ва-ния на чуж-бине не мой, а Ма-ни, а мне еще нуж-но от-бы-вать три го-да, так что, до-ро-гой крест-ный, бы-ва-ют та-кие груст-ные ми-ну-ты, что те-ря-ешь на-деж-ду, что вер-нешь-ся до-мой и уви-дишь сво-их бед-ных де-ток-си-рот, и та-кие тя-же-лые ми-ну-ты ста-ли ча-сто по-вто-рять-ся вви-ду близ-ко-го отъ-ез-да до-мой ис-тин-но-го со-дру-га в жиз-ни, Ма-ни, ко-то-рой нуж-но честь от-дать, что крест свой пе-ре-нес-ла по-чти без-бо-лез-нен-но. Она жи-ва, здо-ро-ва и в пол-ном ра-зу-ме и па-мя-ти, толь-ко лишь по-лу-чи-ла бо-лезнь “по-рок серд-ца”, по при-зна-нию ме-ди-ков. Лич-но я ду-мал, что она не пе-ре-не-сет та-кой, ка-жет-ся по на-ше-му че-ло-ве-че-ско-му ра-зу-ме-нию, тя-же-лый крест, но тут к ме-сту сло-ва Свя-то-го Пи-са-ния, что каж-до-му ве-ру-ю-ще-му в Него, то есть в Бо-га, крест да-ет-ся по си-лам и каж-до-му че-ло-ве-ку, име-ю-ще-му ве-ру хо-тя с зер-но гор-чич-ное, все воз-мож-но. Вот как раз она-то, бла-го-да-ря Бо-жье-му Про-мыс-лу о нас и доб-рым лю-дям, ис-кру еще со-хра-ни-ла...
Ска-жу по-ка немно-го о се-бе. Мы, я и Ма-ня, жи-вем вме-сте. Она осуж-де-на на два го-да, а я на пять лет. За все вре-мя мо-е-го пре-бы-ва-ния на чуж-бине я про-шел сле-ду-ю-щие спе-ци-аль-но-сти: семь ме-ся-цев ре-монт-но-го ра-бо-че-го на пу-ти же-лез-ной до-ро-ги, пол-го-да ле-со-ру-бом, пять ме-ся-цев сче-то-вод и вто-рой ме-сяц опять ле-со-руб. Жи-вем в на-сто-я-щее вре-мя в ле-су в пред-бан-ни-ке, в де-вя-ти вер-стах от стан-ции Пи-нюг. Пи-лим с Ма-ней двух-мет-ро-вые дро-ва для уг-ле-жже-ния. За-ра-ба-ты-ва-ем руб-ля два-три в день, про-до-воль-ствие по-лу-ча-ем по 3-й ка-те-го-рии, то есть 1 рубль 70 ко-пе-ек вы-ра-бот-ки. Вы-да-ют ки-ло две-сти пе-че-но-го хле-ба, круп 120 грамм и са-ха-ру 18 грамм... В об-щем, по-ка ра-бо-тать мож-но и кор-мить-ся...
Про-сти ме-ня, до-ро-гой крест-ный, за мою оби-ду на те-бя, что ты за-был в труд-ную ми-ну-ту. Те-перь я стал бо-гач, но не тем пре-хо-дя-щим, что гни-ет и тле-ет, а тем, что оста-ет-ся смерт-ным до гро-бо-вой дос-ки, то есть бо-гат-ством жиз-ни ду-хов-ной. За вре-мя пре-бы-ва-ния в ис-пра-ви-тель-ных до-мах и чуж-бине при-хо-ди-лось са-мо-углуб-лять-ся и ис-кать при-чи-ну стра-да-ний, и я все-гда при-хо-дил к за-клю-че-нию, что при-чи-на — это на-ше “я”. Вот со сле-за-ми на гла-зах кон-чаю сие пись-мо...
До-ро-гие род-ные брат-крест-ный с Ле-ной и пле-мян-ни-чек Ва-ся с же-ной, здрав-ствуй-те!
Крест-ный, твое пись-мо вто-рое я по-лу-чил 2 ян-ва-ря 1932 го-да, за ко-то-рое весь-ма бла-го-да-рю... От ду-ши жа-лею бра-та Шу-ру и его су-пру-гу с се-мьей. Но, чтобы смяг-чить чув-ство гру-сти о пе-ре-жи-ва-е-мом и этим са-мым под-дер-жать дух бод-ро-сти, из сво-е-го лич-но-го опы-та об-ра-щаю свой взор на об-щий… плач и ры-да-ния ныне жи-ву-щих на Ру-си граж-дан, да-же воль-ных. На-ше лич-ное го-ре и по-те-ря боль-шей ча-сти ма-те-ри-аль-ных благ есть кап-ля бу-шу-ю-ще-го жи-тей-ско-го мо-ря. А в та-ком слу-чае бо-лее чем ко-гда-ли-бо со-зна-ешь необ-хо-ди-мость вер-но-го креп-ко-го ко-раб-ля — это ве-ры в Про-мысл Бо-жий, ве-ду-щий нас ко спа-се-нию, со-зна-нию на-шей преды-ду-щей преж-ней жиз-ни. И вот ко-гда про-ана-ли-зи-ру-ешь свою про-шед-шую жизнь, в осо-бен-но-сти в сане иерея Бо-жия, то при-хо-дишь к за-клю-че-нию, что это по де-лам на-шим. Жа-лею бра-та Шу-ру боль-ше и по-то-му, что его здо-ро-вье сла-бо, но, с дру-гой сто-ро-ны, уте-ша-ешь-ся тем, что у него, как го-во-рит-ся, зо-ло-тые ру-ки, то есть он зна-ком с неко-то-ры-ми ре-мес-ла-ми, как-то: сто-ляр-ни-че-ство и то-му по-доб-ное. А это в ссыл-ке весь-ма важ-но. Неко-то-рые в ссыл-ке устра-и-ва-ют-ся не ху-же, чем до-ма. Нам, слу-жи-те-лям куль-та (остав-шим-ся вер-ны-ми ему), толь-ко вез-де пре-зре-ние, хо-тя и нуж-да в тех-ни-че-ских ра-бот-ни-ках. Мои то-ва-ри-щи по ра-бо-те в кон-то-ре по сче-то-вод-ству дав-но по-лу-ча-ют уже по 100 руб-лей жа-ло-ва-нья, а я, как вер-ный страж Церк-ви Хри-сто-вой, пе-ре-ки-ды-ва-юсь с од-ной ра-бо-ты на дру-гую. Но все-та-ки имел воз-мож-ность уде-лять ма-лую то-ли-ку и сво-им дет-кам. Я вполне убе-дил-ся, что “Бог си-ра и вдо-ву при-ем-лет”. Им Бог дал ра-зум жить са-мо-сто-я-тель-но. По по-след-ним пись-мам из-вест-но, что две до-че-ри, Юля и Ни-на, в школь-ных ра-бот-ни-ках, а стар-ший сын Ни-ко-лай, пят-на-дца-ти лет, остал-ся до-ма за хо-зя-и-на и хо-зяй-ку: сам все де-ла-ет, стря-па-ет и про-чее. Ин-те-рес-но, ка-кое пра-во-вое по-ло-же-ние бу-дет Ма-ни-но? До-мой она от-пра-ви-лась 19 де-каб-ря, в са-мый Ни-ко-лин день в шесть ча-сов ве-че-ра... Те-перь она уже до-ма, в сво-ем род-ном угол-ке, сре-ди де-ток. Как она сей-час счаст-ли-ва!.. Те-перь я один, и не успе-ла уехать Ма-ня, как пе-ре-ме-на — с ме-сяч-но-го окла-да сня-ли и на-зна-чи-ли воз-чи-ком ле-со-ма-те-ри-а-ла. Ра-бо-та сдель-ная, с ку-бо-мет-ра. Рас-цен-ки де-ше-вые, не боль-ше руб-ля в день. С отъ-ез-дом Ма-ни день-га-ми из-дер-жал-ся, да-же влез в дол-ги. А как раз сей-час воз-чи-ков снаб-жа-ют всем необ-хо-ди-мым: бе-льем, одеж-дой и обу-вью. Нуж-но вы-ку-пать, а де-нег нет. До-ро-гой крест-ный и пле-мян-ни-чек Ва-ся, ес-ли это воз-мож-но для вас, то при-шли-те, сколь-ко мо-же-те, день-жо-нок, хо-тя да-же вза-и-мо-об-раз-но, до лет-не-го се-зо-на, ко-гда за-ра-бо-ток бы-ва-ет боль-ше. Пись-мо я по-лу-чил ве-че-ром, а пи-шу но-чью и спе-шу, а по-это-му пи-шу небреж-но, а по-то-му про-сти. По-сле ра-бо-ты на хо-ло-де сон одоле-ва-ет...
Крест-ник Ни-ко-лай
До-ро-гой бра-тец-крест-ный Ле-ня и пле-мян-ни-чек Ва-ся со ча-да-ми, здрав-ствуй-те! По-сыл-ку и пись-мо по-лу-чил, за что при-но-шу глу-бо-кую бла-го-дар-ность. До-ро-гой крест-ный, как до-ро-га, как цен-на твоя, со-знаю, мо-жет и не по си-лам, по-мощь ма-те-ри-аль-ная, а так-же ве-сточ-ка от кров-но род-но-го че-ло-ве-ка в чу-жом краю, ес-ли бы ты знал! Я да-же не знаю, чем, ко-гда и бу-ду ли иметь воз-мож-ность те-бя от-бла-го-да-рить.
Жи-ву в очень небла-го-по-луч-ном по-ло-же-нии, а в осо-бен-но-сти в ги-ги-е-ни-че-ском. Жи-ву в ба-ра-ке на верх-них на-рах. Люд-но, гряз-но, тем-но и за-ра-бо-ток неваж-ный, око-ло од-но-го руб-ля в день. Про-до-воль-ствие по за-ра-бот-ку, а по-это-му пи-та-ние скуд-ное. В на-сто-я-щее вре-мя есть еще немно-го кар-то-фе-ля, а то один, один и один хлеб и тот в недо-ста-точ-ном ко-ли-че-стве. Из до-ма что-то дав-но нет ни-ка-ких из-ве-стий. По-че-му, не знаю. Од-но пись-мо Ма-ня при-сла-ла толь-ко что по при-ез-де до-мой. Во-жу сей-час лес на стан-цию Пи-нюг. Ра-бо-та не тя-же-ла, но не ин-те-рес-на в опла-те тру-да. По-го-да сей-час здесь мо-роз-ная. Мо-ро-зы вы-ше 30 гра-ду-сов, но здесь они не так страш-ны, как у нас, ибо лес-но...»
По окон-ча-нии сро-ка ссыл-ки в ав-гу-сте 1933 го-да, отец Ни-ко-лай вер-нул-ся в Твер-скую об-ласть. Ар-хи-епи-скоп Твер-ской Фад-дей (Успен-ский) на-пра-вил его слу-жить в Воз-не-сен-ский храм в се-ло Воз-не-се-нье Ка-шин-ско-го рай-о-на, где отец Ни-ко-лай про-слу-жил до сво-е-го по-след-не-го аре-ста. Он был аре-сто-ван 16 фев-ра-ля 1938 го-да и за-клю-чен в тюрь-му в го-ро-де Ка-шине.
В са-мый день его аре-ста был до-про-шен де-жур-ный сви-де-тель, ро-дом из се-ла Воз-не-се-нье, ко-то-рый по-ка-зал: «В но-яб-ре 1937 го-да на тер-ри-то-рии сель-со-ве-та свя-щен-ник ор-га-ни-зо-вы-вал и про-во-дил круж-ко-вые неле-галь-ные за-ня-тия с ак-тив-ны-ми цер-ков-ни-ца-ми жен-щи-на-ми, чи-тал им ре-ли-ги-оз-ную ли-те-ра-ту-ру, при-зы-вал их не хо-дить на со-бра-ния сель-со-ве-тов и кол-хо-зов по про-ра-бот-ке по-ло-же-ния о вы-бо-рах в Вер-хов-ный Со-вет. В июле 1936 го-да при раз-ме-ще-нии го-судар-ствен-но-го зай-ма сре-ди на-се-ле-ния я вы-звал в сель-со-вет по-па Мор-ко-ви-на и, как пред-се-да-тель сель-со-ве-та, пред-ло-жил ему под-пи-сать-ся на го-судар-ствен-ный за-ем. Мор-ко-вин под-пи-сать-ся от-ка-зал-ся и ска-зал: “Рас-про-стра-няй-те его сре-ди кол-хоз-ни-ков, а я под-пи-сы-вать не бу-ду. Ме-ня и без зай-ма огра-би-ла со-вет-ская власть, сде-ла-ла ни-щим”. Ста-ра-ясь разъ-яс-нить ему непра-виль-ность его взгля-дов, я ска-зал, что по но-вой кон-сти-ту-ции СССР все граж-дане яв-ля-ют-ся рав-но-прав-ны-ми, а по-это-му и вы мо-же-те при-нять уча-стие в под-пис-ке на за-ем. На это Мор-ко-вин мне от-ве-тил: “О рав-но-пра-вии сей-час го-во-рить ра-но. Со-вет-ская власть из-да-ет за-ко-ны не для про-ве-де-ния в жизнь, а для об-ма-на на-се-ле-ния. Я в ва-шу кон-сти-ту-цию не ве-рю”» .
19 фев-ра-ля сле-до-ва-тель, до-пра-ши-вая свя-щен-ни-ка, спро-сил:
— Вы об-ви-ня-е-тесь в си-сте-ма-ти-че-ском про-ве-де-нии ва-ми сре-ди кол-хоз-ни-ков контр-ре-во-лю-ци-он-ной аги-та-ции, в со-зна-тель-ном про-ти-во-дей-ствии про-ра-бот-ке и изу-че-нию но-вой ста-лин-ской кон-сти-ту-ции СССР и по-ло-же-ния о вы-бо-рах в Вер-хов-ный Со-вет СССР. При-зна-е-те се-бя в этом ви-нов-ным?
— Предъ-яв-лен-ное мне об-ви-не-ние я от-ри-цаю и ви-нов-ным се-бя в нем не при-знаю, — от-ве-тил свя-щен-ник.
На этом до-про-сы и са-мо след-ствие бы-ли за-кон-че-ны. 26 фев-ра-ля 1938 го-да трой-ка НКВД при-го-во-ри-ла от-ца Ни-ко-лая к рас-стре-лу. Свя-щен-ник Ни-ко-лай Мор-ко-вин был рас-стре-лян 28 фев-ра-ля 1938 го-да и по-гре-бен в без-вест-ной об-щей мо-ги-ле.

Игу-мен Да-мас-кин (Ор-лов-ский)

«Жи-тия но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков Рос-сий-ских ХХ ве-ка. Фев-раль».
Тверь. 2005. С. 298-304